Владимир Набоков о распорядке дня, бабочках и великом искусстве
Владимир Набоков утверждал: читатель должен знать подробности творческой биографии писателя, но не имеет права знать о его личной жизни. Иронично, что в случае с самим Набоковым это правило сработало ровно наоборот. Большая часть его узорной прозы и поэзии пребывает в тени отдельных общеизвестных фактов биографии. Об эмиграции, счастливом браке, любви к бабочкам и шахматным задачкам говорят значительно чаще и больше, чем о его книгах.
Пожалуй, единственное исключение — скандально известная «Лолита», принёсшая Набокову славу, обвинения в аморальности и затмившая собой остальную библиографию русско-американского автора.
Владимир Набоков в детстве (1907)
Отождествить Владимира Владимировича с Гумбертом Гумбертом действительно было просто, но Набоков не из тех, кто ищет лёгких путей. И среди своих читателей он хотел видеть точно таких же. Не тех, кто будет наивно рассматривать его романы как автопортретную галерею, но тех, кто будет читать, перечитывать, возвращаться к текстам вновь и вновь, чтобы распутать клубок тайн и разгадать истинный замысел творца.
Этому он учил своих американских студентов в Корнеллском университете, задавая на экзаменах вопросы, например, о цвете обоев в спальне Анны Карениной. В столь пристальном внимании к таким незначительным деталям — весь Набоков. Если оптимист называет стакан, наполовину наполненный водой, полным, а пессимист — пустым, то, по словам биографа Брайана Бойда, для Владимира Набокова даже пустой стакан был переполнен. «Отражения и искажения окружающих предметов в стекле вполне могут утолить жажду ума».
Владимир Набоков с женой Верой в Берлине (1934) / Photo: Diomedia
Другой, параллельный с преподаванием и литературным творчеством, сюжет набоковской биографии — это бабочки. Не стоит недооценивать энтомологическую страсть писателя, воспринимая её лишь как «очаровательное увлечение». В 1940-е годы, задолго до успеха «Лолиты», Набоков работал в гарвардском Музее сравнительной зоологии и был одним из ведущих специалистов по американским голубянкам.
Историк лепидоптерологии Рональд Уилкинсон писал, что пока мы воспринимаем Набокова как великого писателя, который зачем-то увлекался насекомыми, учёные считают его видным энтомологом, который зачем-то сочинял романы. «Чем больше предметов мы знаем, тем лучше мы подготовлены к познанию любого другого предмета», — говорил Владимир Владимирович, доказывая справедливость утверждения на собственном примере.
Владимир Набоков / Фото: Константин Жоффе для Vogue
Неудивительно, что будучи человеком столь разносторонних интересов, Набоков не причислял себя ни к какому литературному течению и даже культуре. «Я не принадлежу ни одному континенту, — говорил он в интервью — Я курсирующий на Атлантикой челнок; до чего же синее там небо, моё собственное небо, вдали от классификаций и безмозглых простаков». Самый космополитичный из всех русских авторов, он представлялся «американским писателем, который родился в России и получил образование в Англии, где изучал французскую литературу, после чего прожил пятнадцать лет в Германии».
И всё же, в отличие от многих творцов, положивших на алтарь своего гения здоровье, любовь и простое человеческое счастье, Набоков расставлял приоритеты иначе. Незадолго до смерти, он понял, что не успеет завершить свой последний роман — и принял это спокойно. Но, по воспоминаниям сына, мысль о том, он больше не увидит лёта любимой бабочки, вызвала у Набокова слёзы.
Рассказываем о многогранном характере писателя, его главных жизненных принципах и секретах мастерства его же словами.
Владимир Набоков в рабочем кабинете в Корнеллском университете (1957) / Photo: Cornell University Library
О распорядке дня
«Зимой я встаю около семи: мой будильник — альпийская красноногая галка, большая чёрная птица с блестящими перьями и крупным жёлтым клювом, которая навещает мой балкон и весьма мелодично клекочет. Некоторое время лежу в постели, обдумываю и планирую день… Потом до обеда я работаю у себя в кабинете, делая перерыв для короткой прогулки с женой вдоль озера… Ланч у нас около часа, и в час тридцать я вновь сижу за столом и непрерывно работаю до шести тридцати. Потом прогулка к киоску за английскими газетами, и в семь обед. Никакой работы после обеда. Ложусь около девяти. Читаю до полдвенадцатого, а потом ворочаюсь от бессонницы до часу ночи».
— Интервью для Playboy (1964)
О трендах
«Всё сверхновое обладает удивительным свойством устаревать быстрее всего».
— «Истинная жизнь Севастьяна Найта» (1941)
Владимир Набоков в отеле «Монтрё Палас», Швейцария, где прожил последние 17 лет жизни (1963) / Фото: Хорст Таппе
Об обманчивой простоте искусства
«Искусство никогда не бывает простым. Если вспомнить моё преподавательское прошлое, то я автоматически ставил плохие отметки, когда студент употреблял ужасное выражение «искренне и просто»: «Флобер всегда пишет искренне и просто» — словно это величайший комплимент, какой можно сделать прозе или поэзии… Когда-нибудь я обязательно докопаюсь до первоисточника этой пошлой глупости. Училка в Огайо? Прогрессивный осёл в Нью-Йорке? Потому что, несомненно, величайшее искусство фантастически обманчиво и сложно».
— Интервью для Playboy (1964)
«Запомните: «простота» — это вздор, чушь. Всякий великий художник сложен. Прост «Сэтедей ивнинг пост». Прост журналистский штамп. Просты справочники и ругательства. Но Толстой и Мелвилл совсем не просты».
— “Лекции по русской литературе” (прочитанные в 1940-50 гг.)
О своей жизни
«Моя жизнь — это свежий хлеб с крестьянским маслом и альпийским мёдом».
— «Набоков о Набокове и прочем», интервью Джеймсу Моссмену (1969)
Владимир Набоков (1969) / Фото: Джузеппе Пино
Об удовольствиях
«Я всегда был ненасытным книгочеем, и теперь, как и в детские годы, отсвет ночника на томике при кровати для меня на весь день желанный якорь и путеводная звезда».
— Телеинтервью Курту Хоффману для Bayerischer Rundfunk (1971)
«И высшее для меня наслаждение… это наудачу выбранный пейзаж, всё равно в какой полосе, тундровой или полынной, или даже среди остатков какого-нибудь старого сосняка у железной дороги… — словом, любой уголок земли, где я могу быть в обществе бабочек и кормовых их растений. Вот это — блаженство, и за блаженством этим есть нечто, не совсем поддающееся определению. Это вроде какой-то мгновенной физической пустоты, куда устремляется, чтобы заполнить её, всё, что я люблю в мире».
— «Другие берега» (1954)
О пошлости
«Пошлость особенно сильна и зловредна, когда фальшь не лезет в глаза и когда те сущности, которые подделываются, законно или незаконно относят к высочайшим достижениям искусства, мысли или чувства».
— «Николай Гоголь» (1944)
О настоящем искусстве
«Реализм, натурализм — понятия относительные. Что данному поколению представляется в произведениях писателя натурализмом, то предыдущему кажется избытком серых подробностей, а следующему — их нехваткой. Измы проходят; исты умирают; искусство остаётся».
— «Лекции по зарубежной литературе» (прочитанные в 1940-50 гг.)
Владимир Набоков на обложке номера Time, приуроченного к выходу «Ады» (1969)
О запахах
«Память воскрешает всё, кроме запахов, и зато ничто так полно не воскрешает прошлого, как запах, когда-то связанный с ним».
— «Машенька» (1926)
О своих романах
«По правде говоря, я верю, что в один прекрасный день явится переоценщик, который объявит, что я совсем не легкомысленная жар-птица, но убеждённый моралист, изобличающий грех, бичующий глупость, высмеивающий пошлость и жестокость, утверждающий главенство нежности, таланта и чувства гордости».
— Телеинтервью Курту Хоффману (1971)
О языках
«Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, все нежно-человеческое (как ни странно!), а также все мужицкое, грубое, сочно-похабное выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски; но столь свойственные английскому тонкие недоговоренности, поэзия мысли, мгновенная перекличка между отвлечённейшими понятиями, роение односложных эпитетов, всё это, а также всё, относящееся к технике, модам, спорту, естественным наукам и противоестественным страстям, — становится по-русски топорным, многословным и часто отвратительным в смысле стиля и ритма»
— из предисловия к русскому переводу «Лолиты» (1967)
Владимир Набоков в отеле «Монтрё Палас» (1963) / Фото: Хорст Таппе
О том, как читать книги
«Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого «желудка» души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, — тогда вы почувствуете её сладостное благоухание в глубине ладоней; её нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту — тогда и только тогда вы оцените по достоинству её редкостный аромат, и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови».
— «Лекции по русской литературе» (прочитанные в 1940-50 гг.)
«Пусть это покажется странным, но книгу вообще нельзя читать — её можно только перечитывать. Хороший читатель, читатель отборный, соучаствующий и созидающий, — это перечитыватель… Когда мы в первый раз читаем книгу, трудоёмкий процесс перемещения взгляда слева направо, строчка за строчкой, страница за страницей, та сложная физическая работа, которую мы проделываем, сам пространственно-временной процесс осмысления книги мешает эстетическому её восприятию. Когда мы смотрим на картину, нам не приходится особым образом перемещать взгляд, даже если в ней тоже есть глубина и развитие. При первом контакте с произведением живописи время вообще не играет роли. А на знакомство с книгой необходимо потратить время. У нас нет физического органа (такого, каким в случае с живописью является глаз), который мог бы разом вобрать в себя целое, а затем заниматься подробностями. Но при втором, третьем, четвертом чтении мы в каком-то смысле общаемся с книгой так же, как с картиной».
— «Лекции по зарубежной литературе» (прочитанные в 1940-50 гг.)
Владимир Набоков с женой Верой играют в шахматы на балконе отеля в Монтрё / Фото: Филипп Халсман
О прекрасном
«Всё в мире прекрасно, но человек только тогда признаёт прекрасное, когда видит его либо редко, либо издалека».
— Рассказ «Боги» (1924)
О смысле творчества
«Мне кажется, я понимаю бытие… только через моё искусство».
— «Бледный огонь» (1962)
О счастье
«Я понял, что радость, которую я искал в тебе, не только в тебе таится, а дышит вокруг меня повсюду, в пролетающих уличных звуках, в подоле смешно подтянутой юбки, в железном и нежном гудении ветра, в осенних тучах, набухающих дождем. Я понял, что мир вовсе не борьба, не череда хищных случайностей, а мерцающая радость, благостное волнение, подарок, не оценённый нами».
— Рассказ «Благость» (1924)
Фото: Набоков во время охоты на бабочек (1975) в объективе Хорста Таппе